В январе 2015-го мы представили свой взгляд на российскую агрессию, ее геополитические истоки и формы, а также отметили ключевые шаги, которые необходимо сделать Украине для преодоления последствий гибридной войны. Прошедший год был богат событиями и не просто не опровергнул высказанные в том материале тезисы, но лишь углубил, а многим придал неожиданную актуальность.
Более того, мы можем констатировать, что “гибридная война” как форма агрессивного решения Россией своих геополитических задач не только не ограничилась Украиной, но всемерно развивается, а сами формы гибридной войны становятся все изощреннее, распространяясь на новые театры военных действий. Тем самым сбывается своеобразное предсказание президента Литвы Д.Грибаускайте, высказанное в 2014-м: “Если террористическое государство, которое ведет открытую агрессию против своего соседа, не остановить, она распространится на Европу и дальше”. И она действительно распространилось. В самых замысловатых формах. Гибридная война: первые итоги и новые направления О том, что для РФ “гибридный” метод ведения войны на долгие годы становится доминирующим, говорит и последняя статья “По опыту Сирии” генерала В.Герасимова (того самого, который в начале 2013 г. публично сформулировал российское понимание современных конфликтов в формате “гибридных войн”).
Новая статья была подготовлена им по мотивам его же выступления на итоговой конференции Академии военных наук 27 февраля 2016 г. Принципиально новых тезисов (относительно его выступления в 2013-м) автор не приводит, однако в его рассуждениях рельефно проявляются приоритеты, которые РФ рассматривает как ключевые цели “гибридной войны” (или как эта война называется в самой статье — “блицкриг ХХI века”) — “достижении политических целей с минимальным вооруженным воздействием на противника”. Правда, в русле доминирующих российских взглядов Герасимов все это приписывает исключительно “злокозненному Западу”, хотя имеем дело с очевидным психологическим явлением, называемым “проекцией” — приписывание некоему оппоненту или другому лицу собственных черт характера (преимущественно негативных).
Герасимов говорит, что задачи “гибридной войны” должны достигаться прежде всего за счет подрыва военного и экономического потенциала противника, информационно-психологического давления на него, активной поддержки внутренней оппозиции, партизанских и диверсионных методов. Причем он справедливо отмечает, что в современном мире большую роль имеют не размеры вооруженных сил (ВС), а их способность осуществлять быстрые и эффективные операции на любом театре военных действий, в т.ч. — в нетрадиционных условиях.
Особенно в условиях стремительного роста сугубо невоенных методов борьбы: “комплексного применения политических, экономических, информационных и других невоенных мер, реализуемых с опорой на военную силу”.
С чем сложно не согласиться, так это с одним из важнейших его выводов: “сочетание традиционных и гибридных методов уже сейчас является характерной чертой любого вооруженного конфликта. При этом если вторые могут использоваться и без открытого применения военной силы, то классические боевые действия без гибридных — уже нет”. И Россия действительно явным образом развивает подобные подходы на практике. И даже не думает останавливаться — она активно оттачивает этот новый вид агрессии, манипулируя ее составляющими, аккуратно (пока еще не всегда) дозируя их в каждом конкретном случае и проверяя, что и где оказывается эффективным, на ходу меняя направления удара.
Фактически России едва ли не впервые за длительное время действительно удалось превратить ограничивающую особенность своей стратегической культуры (тактическую прозорливость при минимальном стратегическом планировании и предсказании долгосрочных последствий своих действий) в стратегическое преимущество (поскольку цель, которую сейчас преследует Россия на глобальном уровне, де-факто является “глобальной анархией”, и российское руководство считает ее желаемым состоянием мирового геополитического пространства).
Сегодня мы можем четко выделить несколько ключевых компонентов, которые явным образом соотносятся с мероприятиями в рамках “гибридных войн” в нынешней российской практике, но при этом они могут быть выделены в три большие группы: 1. Традиционные военные средства (использование регулярных воинских подразделений и вооружений, а также сил специальных операций). 2. Квазимилитарная деятельность (создание и поддержка незаконных вооруженных формирований, поддержка и радикализация сепаратистских движений, формальные и неформальные ЧВК). 3. Операции немилитарного влияния, прежде всего посредством специальных информационных операций и “активных мероприятий” (в том числе экономическое давление, операции в киберпространстве, дипломатия, манипуляции информационным пространством).
В рамках этих трех групп и происходит “настройка” действий России по реализации гибридных методов атаки на конкретные страны или регионы. В каждом отдельном случае на разных этапах предпочтение отдается той или иной группе, в зависимости от текущей военно-политической и экономической ситуации. Более того, сознательно (а скорее несознательно) России все чаще удается добиваться синергетического эффекта на разных аренах гибридных противостояний, активизируя те или иные формы гибридной войны на других аренах. Впрочем, как и говорилось неоднократно различными экспертами, ничего принципиально нового в каждом конкретном элементе гибридной войны нет.
Новым является скорее продуманная (чаще всего заранее) взаимосвязь всех применяемых ассиметричных методов и интенсивность их использования во имя достижения стратегической цели. В данный момент мы наблюдаем минимум три масштабные “гибридные” операции, каждая из которых имеет много схожего, при определенной разнице во внешнем представлении: Сирия (Турция), Европейский Союз, Украина. Гибридный контекст “Сирийского узла”: преобладание военной составляющей Сирийский конфликт во многом, как и украинский, вследствие вмешательства России перешел в затяжную фазу вялотекущего переговорного процесса.
При достаточно мнимой результативности переговоров (как и в Ураине, в Сирии режим “прекращения огня” является скорее фикцией), проходящих между США и РФ, для последней тактическая задача остается такой же, как и в Украине — “замораживание” конфликта, если его не удастся решить выгодным для Москвы образом. В тянущийся с 2011-го конфликт в Сирии Россия вмешалась не внезапно, но резко и последовательно. Однако, в отличие от агрессии в Украине, она сразу перешла к открытому использованию собственных ВС (авиации, ракет). Не исключено, что это является следствием анализа действий самой РФ в Украине. Ведь 1 марта 2014 г. экс-президент В.Янукович, скрывавшийся к тому моменту в России, обратился к В.Путину с просьбой о введении войск на территорию Украины. Тогда это не было реализовано в формате открытого вторжения — роль “передовых отрядов” доверили квазимилитарным объединениям.
В итоге Россия и по сей день вынуждена официально скрывать и отрицать свое военное присутствие на Востоке Украины. Похоже, что в Сирии было решено не идти таким путем, а сразу заявить о своем присутствии. В целом сирийская кампания для России строилась на использовании традиционных видов вооружений и бойцов спецподразделений. Но не были забыты и все те же “ополченцы” и российские “зеленые человечки” — ЧВК. Причем вербовали наемников для поездки в Сирию из тех же “ДНР” и “ЛНР”, обещая там более высокую зарплату, официальный статус и блага “освободителей сирийского народа”. Информационная (немилитарная) составляющая почти не применялась (в силу специфичности военно-политической ситуации).
Впрочем, чего нельзя сказать о возможностях “активных мероприятий”. Тем более что российские разведструктуры всегда были обильно представлены в Сирии, а эксперты делают обоснованные выводы о связи российских спецслужб с боевиками Исламского государства. То есть де-факто Россия именно на примере Сирии провела в полном объеме то, что она сама могла бы считать почти образцовой “гибридной операцией”, где при минимальных издержках (прежде всего военных) были достигнуты определенные результаты, позитивные для внешней политики России на данном этапе.
При этом сирийская кампания — это не только операция прикрытия собственных промашек на других аренах (например в Украине), получение дополнительных козырей для внешнеполитического торга или закрепление своих позиций на Ближнем Востоке (что после падения Каддафи и серии революций в рамках “арабской весны” представляло определенную проблему), но и демонстрация готовности ВС РФ выполнять операции на удаленных театрах военных действий. В целом же Россия достаточно активно взялась восстанавливать дискурс “холодной войны”, главным образом — через провоцирование постоянных инцидентов с участием ее ВС по всему миру. Прежде всего посредством подводных лодок (сюда можно отнести истории с подводными лодками РФ в водах Швеции, США, Великобритании, Франции) и самолетов (только в 2015-м истребители НАТО сопровождали более 160 самолетов РФ, постоянные “случайные” залеты российской авиации на территории других стран).
Периодически это будет приводить к инцидентам, похожим на сбитый Турцией СУ-24, но в целом — способствовать накоплению неопределенности и тревоги в сфере международной безопасности. О том, что Россия перевела “гибридный” метод войны с пробного на сугубо повседневный (технологичный) уровень, свидетельствует то, как она прореагировала на сбитый самолет и пошла хоть и на аккуратную, но жесткую эскалацию конфронтации с турецким руководством.
Весь комплекс мер давления (введение достаточно масштабных экономических санкций, провоцирование турецких ВС постоянными нарушениями воздушного пространства Турции, заявления о поддержке курдов) был реализован в короткие сроки, что говорит либо о его изначальной подготовленности, либо об отработанности технологии. И ареной, где Россия хочет провести новую “образцово-показательную” (по крымскому примеру) операцию, похоже становится Европа.
Масштабная операция немилитарного влияния в ЕС: как можно больше ненависти и неразберихи Вторая операция гибридного характера развивается в политическом пространстве ЕС. Несмотря на то, что отдельные эксперты предрекают Восточной Европе и всему миру скорую масштабную войну, вероятность этого остается весьма невысокой. Впрочем, Балтийские страны имеют веские основания опасаться “гибридной угрозы” со стороны России и рационально подходят к этому вопросу, принимая превентивные меры и изучая украинский опыт. “Эмигрантский кризис”, когда огромное число беженцев с Ближнего Востока, сгоняемых сирийской войной, начали свое движение в направлении Европы, поставил европейские столицы в сложную ситуацию и надолго отвлек их внимание от иных проблем. В т.ч. и потому, что этот внешний по форме кризис породил целую серию более глубоких кризисов внутренних — жесткой дискуссии о границах (внутренних и внешних) ЕС, о том, кто и как должен расселять беженцев, что с ними делать дальше, как ЕС должен реагировать на этот кризис в целом (крепнущим единством на базе ценностей или изоляционизмом).
Все это способствовало росту влияния радикальных националистических групп и партий, которые местами уже конвертируют его в политические дивиденды. Спустя почти полгода с начала кризиса, специалисты Центра передового опыта НАТО по стратегическим коммуникациям прямо указывают, что за эмигрантским кризисом (а точнее, дирижированием его радикализации со стороны праворадикальных организаций и разнообразных “соотечественников”) стоит Россия: “Россия создала сеть, которой может управлять. Вы можете использовать ее так, как они попытались сделать это в Германии, используя действительную (legitimate) проблему беженцев… Они используют русскоязычных, социальные медиа, пытаются опираться на существующие различия во мнениях по острым вопросам. И для объяснения всего этого ими используется крайне правый нарратив”.
Проблема вышла на такой уровень, что по данным СМИ правительство Германии дало официальное задание немецким разведывательным и контрразведывательным структурам проанализировать, не использует ли Россия против Германии методы, которые принято относить к “активным мероприятиям”. При этом действительно сложно не отметить совокупное использование Россией в своих интересах потенциала “эмигрантского кризиса”, которое проявляется сразу на всех этапах и уровнях. А между тем уже сам факт того, что РФ активно включилась в бомбардировки северной Сирии, усиливает мигрантские потоки, направляющиеся в Европу.
В марте 2016 г. генерал Ф.Бридлав уже прямо связывал в единую цепь событий бомбардировки в Сирии и наземную операцию там же с ростом интенсивности мигрантских потоков в ЕС. При этом в рамках самой Европы РФ активно “раскручивает” ксенофобские настроения, используя для этого собственные СМИ и контролируемые ими (прежде всего финансово) радикальные партии и группы, многие из которых и созданы были лишь для того, чтобы раскручивать данный кризис (что очень похоже на историю с общественной организацией “Донецкая республика”, созданной еще в 2005-м одним из лидеров “ДНР” А.Пургиным).
Наиболее ярким примером этой слаженной работы членами “антиевропейского Интернационала” (которым дирижирует именно Москва) стала история с “девочкой Лизой” в Германии, приведшая даже к международному скандалу и резкой реплике министра иностранных дел Германии в адрес С.Лаврова. Вообще тема “антиевропейского Интернационала”, созданного Кремлем в самом ЕС, все масштабнее выходит на повестку дня европейских столиц. Вот как этот процесс комментирует официальный доклад чешской контрразведывательной структуры Службы безопасности и информации: “Россия создает в Европе идеологическую структуру, которая может быть воспринята всем европейским политическим спектром — от экстремальных левых сил через популистов к экстремальным правым силам, что можно считать возвращением к концепции Коминтерна, который был создан и управлялся Советским Союзом”. Да и расследования украинских журналистов относительно президента Чехии М.Земана и его ближайшего окружения легко подтверждают справедливость подобных оценок. Но таких примеров в разы больше — начиная от неоднократных случаев предоставления кредитов на политическую деятельность французскому “Национальному фронту” и заканчивая прямыми обвинениями отдельных депутатов венгерской партии “Йоббик” в шпионаже в пользу России. Однако не только.
По разным оценкам политические проекты (или отдельные политики, а также эксперты), функционирующие в интересах российской внешней политики, есть минимум в десяти странах ЕС. И в большинстве своем это важные для Европы страны: кроме уже упомянутых Франции, Германии и Чехии это Австрия, Венгрия, Греция, Италия и некоторые др. Что показательно: члены этого Интернационала (преимущественно праворадикальные партии, но не обязательно — там достаточно много и групп, никак не связанных с радикализмом) демонстрируют такое же “пещерное” отношение к базовым для европейского общества понятиям (например, “политическая ответственность” или “политическая культура”), как и их кураторы из Кремля в своем внутреннем политическом пространстве.
Даже прямые обвинения в финансировании со стороны Москвы не просто не приводят к политической смерти их руководителей, но создают им лишь дополнительную рекламу. Не менее масштабными были действия того же Интернационала (или групп “полезных идиотов”) в Голландии в рамках проведения референдума относительно Соглашения об ассоциации между Украиной и ЕС. Хотя тут больше можно говорить об использовании голландцев “втемную”, что характерно для практики “активных мероприятий”. Голландский пример показателен еще и с точки зрения его стратегической опасности для Европы — использование Россией сугубо внутренних (референдум), легитимных механизмов (в т.ч. финансовых) для достижения своих внешнеполитических целей.
Если подобное будет продолжаться и дальше, то это вполне может привести к дискредитации логики всей внутренней общественно-политической системы. Впрочем, это корреспондируется с общим российским “гибридным” подходом — использовать внутренние механизмы и риторику Запада для его разрушения. До этого такая атака проводилась по линии “свободы слова”, когда, обращаясь к традиционным ценностям свободы слова, российские СМИ (прежде всего RT) активно манипулируют информацией, выдавая эти манипуляции за “альтернативную точку зрения”.
Политкорректность Европы в данной ситуации иногда доводит до гротескных ситуаций. Последний такой случай — участие представителей сугубо пропагандистского телеканала МО РФ “Звезда” в конференции ОБСЕ “Пропаганда ненависти и свобода массовой информации”. Говоря об использовании (или, скорее, потаканию внутренним процессам) легальных механизмов, которые могут привести к развалу ЕС, сложно не вспомнить и ситуацию вокруг Великобритании с ее референдумом Brexit относительно выхода из состава ЕС. Подзуживаемая российскими пропагандистскими силами (медийными, политическими), Британия разделилась по этому вопросу весьма существенно и из явно маргинализированной темы (идея “выхода из ЕС”) внезапно превратилась в мейнстрим, ответ на который должен быть дан 23 июня. Между тем, в случае позитивного решения, ситуация на этом не остановится: эксперты ожидают (а фактически говорят о нем, как о неизбежном) проведения референдума и о независимости Шотландии, активизации противостояния по вопросу статуса Северной Ирландии, необходимости ЕС пересматривать многие свои подходы (в том числе в сфере безопасности и региональной экономики).
Британские журналисты прямо говорят, что единственный, кто действительно выиграет от “да” на Brexit, — В.Путин, который, по меткому выражению одного британского журналиста, “подвергает ЕС тесту на стрессоустойчивость”. Нельзя сказать, что Европа полностью игнорирует такую деятельность России. Скажем, были созданы и частично начали работать подразделения стратегических коммуникаций ЕС и НАТО. Однако на данный момент это больше реактивное реагирование (например развенчивание лжи российских СМИ или обобщенные исследования относительно актуальных российских нарративов) — с проактивной деятельностью ситуация все еще неоднозначная. Между тем уже сейчас деятельность России приводит к росту внутренних противоречий в ЕС, экономическим проблемам, росту влияния внутренней деструктивной оппозиции — по сути всего того, что Герасимов и провозглашает как цели “гибридной войны”.
О том, какую цель преследует Россия в Европе, точно заметил недавно Дж.Шерр: “На Западе не спрашивают, а знают: Россия испытывает трудности в экономике, в этой сфере и в той, и в остальных. Разумеется, это не может длиться долго, и русские хотят найти симпатичный выход. А они почему-то стреляют. С чего бы? А ведь ответ предельно ясен — потому что россияне правильно понимают: Запад столь же слаб политически, сколь Россия слаба экономически. Они полагают, что все решает политическая переменная, и верят, что единство Запада, по крайней мере в нынешнем виде, трещит и долго не протянет. Так что если они выиграют политическую битву, то “устаканится” и все остальное, включая экономику. Я не утверждаю, что они правы, но уверен, что таково восприятие ситуации Кремлем”.
Однако вопрос стоит куда более остро: сможет ли Россия таким образом разрушить не просто европейское политическое единство по отдельным вопросам, но и саму европейскую структуру в целом? И нам кажется, что если не будут предприняты контршаги, то вполне возможно, что да. Особенно, если Россия сможет и дальше реализовывать свои операции, пользуясь европейскими правами и свободами, заражая их вирусом самодискредитации. К сожалению, следует констатировать, что Европа до последнего времени не может найти в себе силы для целостного ответа на эту угрозу (что видно уже по результатам местных выборов в Германии, где в некоторые местные парламенты прошли представители партии “Альтернатива для Германии”, связываемой с Кремлем).
И проблема не в том, что атаки проходят по целому комплексу направлений, и среагировать на все трудно. Скорее проблема в том, что Европа (не вся, но значительная ее часть) по-прежнему не до конца осознает новую геополитическую реальность, когда “мир” — не эквивалент состоянию “не стреляют”. Гибридная деструктивная активность России размывает границы “мира” и “войны”, а призрак “холодной войны” в новых ее формах уже не просто находится у границ ЕС — он активно там действует при нежелании европейцев этого замечать. Или неготовности изменить взгляд на реальность, дабы адекватно ответить на явный вызов. Более успешными являются попытки НАТО решить данную проблему, но все равно этого недостаточно.
Украина: два года опыта противостояния гибридной агрессии Уже более двух лет Украина противостоит российско-террористическим войскам и масштабной агрессии России в форме гибридной войны. За это время мы столкнулись, пожалуй, со всеми ее ключевыми формами, выделенными в начале этой статьи, — прямая военная агрессия, использование ДРГ, атаки квазимилитарных структур (вроде “ополчения” или “казачества”), постоянная подпитка сепаратистских движений по всей Украине, экономическое давление (по линии введения санкций и фитосанитарного контроля, взыскивания 3 млрд кредита, выданного режиму Януковича, вывоз остатков промышленного потенциала с территории ОРДЛО на территорию РФ), дипломатическое давление на всех уровнях (локальном, региональном и международном), перманентная информационно-психологическая война и теперь, пожалуй, первая в мире удачная кибератака на объект критической инфраструктуры (Прикарпатьеоблэнерго).
Не следует забывать, что сама агрессия стала возможной не только потому, что Россия имела физическую возможность ее осуществить. Слабая реакция Запада в 2008-м на российскую агрессию в Грузии породила у российского руководства ощущение вседозволенности и безнаказанности. Впрочем, когда говорят о гибридной войне России в Украине, часто упускают из вида, что против нас агрессию развязала страна, имеющая ядерное оружие и время от времени напоминающая об этом остальному миру.
Опять же, сложно игнорировать и чисто количественный перевес РФ над Украиной в живой силе и вооружениях. Цели же РФ по отношению к Украине за эти два года (на самом деле — за более длительный период) по большому счету мало изменились. Это все та же задача создания внутри украинского государства неконтролируемой украинским руководством территории, общая дестабилизация общественно-политической ситуации, экономическое истощение Украины, оттягивание украинских ресурсов от решения текущих проблем, блокирование евроинтеграционных процессов.
Несмотря на все это, Украина по-прежнему оказывает активное сопротивление, что, впрочем, не означает уменьшения угроз, исходящих со стороны РФ. И прямая военная агрессия все еще остается реальной и осязаемой угрозой для Украины (а вполне возможно — и для многих восточноевропейских стран). Следует признать, что и мы, и наши западные партнеры с упорством, достойным лучшего применения, часто продолжаем недооценивать изменения, произошедшие в российской армии вследствие т.н. “сердюковской реформы”. А ведь несмотря на все скандалы, многие эксперты называют реформу, проведенную Сердюковым, наиболее масштабной для ВС РФ с 30-х гг. ХХ в. Прежде всего (в русле тезисов того же Герасимова) происходит постепенный переход от массовой мобилизационной армии к высоким уровням постоянной готовности соединений и улучшению межвидового взаимодействия.
Например, 23 громоздкие дивизии были заменены более мобильными 40 бригадами, способными к самостоятельным действиям. Был сделан существенный шаг в сторону отказа от “бумажных” частей, состоявших лишь из кадровых офицеров, которые служили при складах с неиспользуемым вооружением и техникой. В противовес этому начался переход к соединениям полного штата. Более целенаправленными становятся усилия по формированию контрактной армии, поскольку срочников просто невозможно научить адекватно использовать все более сложную военную технику, особенно в разрезе планов перевооружения, заложенных в “Госпрограмму вооружений-2020”.
Была улучшена межвидовая координация путем создания пяти стратегических командований — это позволило командирам на местах контролировать все виды ВС в своей зоне ответственности. При Шойгу эти изменения лишь закрепились. Пожалуй, самое важное из того, что произошло уже при новом министре обороны РФ, — это кардинальное улучшение боевой подготовки и стремительный рост количества учений. Причем, говоря о последних, следует иметь в виду, что это не “образцово-показательные” учения, о которых становится известно за полгода до их проведения, а внезапные. Тем самым условия проведения таких учений становятся максимально приближенными к боевым.
В качестве резюме этим изменениям можно привести мнение экспертов из Европейского совета по международным отношениям: “Впервые у российской армии появилась пирамидальная структура, в рамках которой все решения принимаются несколькими высокопоставленными офицерами на ее вершине, и большее число офицеров служит непосредственно в рядах войск… Хотя высокий уровень боевой готовности пока не был достигнут, необходимо помнить, что до начала реформ некоторым подразделениям российской армии требовался год на подготовку перед переброской в Чечню”.
Показательный результат этой реформы: Москва смогла поддержать полностью укомплектованные многотысячные формирования военнослужащих в состоянии постоянной боевой готовности у российско-украинской границы в течение нескольких месяцев и одновременно проводить военные учения с участием 80 тыс. военнослужащих в других частях страны. Сдерживают все эти трансформации несколько важных элементов, дающих нам время на поиск решений и наращивания нашей обороноспособности: — повальная коррупция (можно даже сказать — “странообразующая”, как в условной стране Лямблия из произведений С.Лема).
Побороть ее в современной России невозможно, ибо она является цементирующей основой текущего политического режима; — демографический кризис, усложняющий любые формы (контрактные или призывные) набора новых военнослужащих (что, возможно, приведет к осознанию необходимости уменьшения формальной численности войск); — амбиции политического и военного руководства, далеко не всегда соответствующие реальным экономическим возможностям государства (отсюда разнообразные мегаломанские проекты, которых, впрочем, становится все меньше).
Однако эти сдерживающие элементы не должны внушать нам ложное чувство спокойствия. Российская армия — это не просто толпа “пушечного мяса”, как это пытаются представить некоторые “эксперты”, а сила, с которой приходится считаться, и воевать с которой нужно быть готовыми. А значит, развитие сектора безопасности и обороны, ВПК — объективный долгосрочный приоритет для государства вне зависимости от текущей политической конъюнктуры. При этом РФ не оставляет надежд выковать и из личного состава “ДНР” и “ЛНР” некое подобие “армий” по российскому же образцу.
Осуществляется это специально созданным командованием резерва Южного округа ВС РФ. Причем основные командные и штабные должности в этих “армейских” корпусах занимают кадровые российские офицеры. До 40% рядового состава этих армий — жители оккупированных территорий Донецкой и Луганской областей. Все в целом это позволяет РФ сохранять на оккупированных территориях группировку, достаточную для начала наступательных действий. Однако Россия не собирается опираться лишь на свои ВС и псевдоармии псевдонародных республик — с каждым годом все активнее Россия применяет собственные частные военные компании и собирается максимально расширять эту практику.
Украинские эксперты достаточно подробно описывают практику использования Россией разнообразных ЧВК (под видом “охранных фирм” или их аналогов) во многих “горячих точках” — начиная с Боснии и заканчивая Украиной и Сирией. О том, что вопрос вышел на самый высокий уровень, говорит и то, что он обсуждался на недавней конференции Академии военных наук РФ 27 февраля 2016 г. И, скорее всего, давление этих разнообразных ЧВК на Украину будет лишь возрастать, а равно и активность разнообразных ДРГ.
Но не только Украине стоит ожидать роста активности подобных структур на своей территории — многие соседи России (формально — союзники) могут “неожиданно” оказаться под ударом. Не прекращаются попытки повлиять на Украину или на реализацию украинских интересов через дипломатические механизмы. На уровне ООН Россия вернулась к проверенной тактике использования голосов отдельных стран Азии, Африки и Латинской Америки в обмен на экономические и военные преференции. Для демонстрации выхода из международной изоляции используются площадки БРИКС и ШОС.
Не стоит игнорировать и темы, болезненные для Запада, на которые может влиять Россия — теперь это Сирия и ИГИЛ. Несмотря на то, что Запад все еще сохраняет единство по российско-украинскому конфликту, игнорировать давление на это единство со стороны сирийского вопроса было бы недальновидно. Как уже отмечалось, Украина по-своему в уникальной ситуации — мы не просто стали первой страной, на которой полновесно (поскольку раньше это пытались сделать и в Грузии) опробовали новую модель агрессии, применяемой Российской Федерацией.
Мы смогли себя защитить (иногда — слишком большой ценой), выработать механизмы противодействия наиболее агрессивным методам гибридных атак и при этом продолжать позиционную борьбу с намного более сильным противником. Поэтому наш опыт не просто заслуживает пристального изучения (как это уже делают структуры НАТО или представители отдельных восточноевропейских стран) — он единственный с точки зрения оценки угроз, с которыми миру (и прежде всего Европе) предстоит столкнуться в ближайшее время.
В своем последнем интервью журналу The Atlantic президент США Б.Обама честно заявил, что “Украина не является членом НАТО, поэтому она будет уязвима для российского вторжения вне зависимости от того, что мы делаем”. И это важно, чтобы понять, чего от нас на самом деле ожидают наши западные партнеры — способности защитить себя самим. Не надеяться на “силы НАТО”, а построить эффективные, современные и боеспособные вооруженные силы, которые сумеют сдерживать милитаристские порывы северо-восточного соседа.
Не стоит тешить себя иллюзиями, что Россия откажется от нового вида борьбы — почти вся российская военная мысль сейчас направлена на ее дальнейшую разработку и конкретизацию. И признавая умение России находить удачные локальные (но стратегически неверные) решения, следует понимать, что в зоне непосредственной “гибридной угрозы” находятся не только Украина и страны Балтии, но и все соседи России по ОДКБ, а также Европа в целом. В рамках своих “гибридных стратегий” и курса на анархизацию глобального пространства безопасности вполне можно ожидать от России сознательного расконсервирования целого ряда “замороженных конфликтов”, прежде всего в Приднестровье, Нагорном Карабахе, других регионах.
И эта тенденция начинает проявляться — В.Путин уже выразил готовность поддержать Сербию в ее позиции относительно Косово. Более 20 лет мы игнорировали или не хотели замечать перманентную угрозу — теперь мы не можем позволить себе этого. Хотя, разве только мы ее “не замечали”? Сложно игнорировать и упорное нежелание лидеров ключевых мировых государств замечать все более выраженные признаки сворачивания демократии, наращивание потенциала, усиление авторитарных тенденций и реваншизма (прежде всего геополитического) в РФ.
Все это привело к тому, что был упущен момент, начиная с которого действия руководства России стали представлять серьезную угрозу для европейской и мировой безопасности. Показательно, что, несмотря на постоянные “реформы” 90-х и “нулевых” годов в ключевых структурах международной безопасности (ОБСЕ и НАТО), ни одна из них на самом деле не оказалась достаточно готовой для действий в новых условиях — условиях гибридной войны. Гибридные операции России превращают всю зону международной безопасности в единую “зону риска”, т.е. создается ситуация, когда гибридная агрессия может быть реализована решительно против любой страны или группы стран (что мы видим по действиям России в информационном и политическом пространстве ЕС).
В т.ч. милитарными (квазимилитарными) методами. Возвращаясь к украинскому контексту, следует отчетливо понимать, что даже если военные действия не будут возобновляться (приобретать полномасштабный характер, как это было в период лета 2014-го — зимы 2015-го), даже если российская сторона выполнит абсолютно все пункты Минских соглашений и вернет контроль над границей Украине (что сейчас выглядит почти невероятно), даже в этом случае гибридная война не прекратится и будет трансформироваться лишь частично.
Уже сейчас понятно, что кроме усиления информационного давления и превращения “ДНР”—”ЛНР” в долгосрочный дестабилизирующий фактор украинской жизни, Россия, так же как и в Европе, использует против Украины тактику провоцирования радикальных событий. Последние случаи выявления агентурных “закладок” РФ в рядах украинских добровольческих батальонов и национал-патриотических организаций говорят о том, что Россия готова воевать за Украину “до последнего украинца”.
И “активные мероприятия” со стороны российских спецслужб будут лишь нарастать. Показательный случай: наиболее пламенный сторонник “Майдана-3”, модератор множества страниц в соцсетях, где он призывает украинских патриотов “выходить на улицу” и “сразиться с режимом внутренней оккупации”, оказался сепаратистом, бывшим “ополченцем”, проживающем в России. И таких случаев все больше. Дискуссия о Донбассе часто затмевает для нас крымскую проблему. А между тем милитаризация Крыма идет полным ходом, и весьма маловероятно, что делается это “просто так” — Крым еще может стать очередным фактором обострения, спровоцированным Россией абсолютно сознательно и продумано. Тем более, если будут в полном объеме реализованы планы по наращиванию там воинской группировки. Частичное затишье на фронте не должно вселять в нас самоуспокоительных мыслей, что, дескать, “все закончилось”.
Мы получили весьма условную передышку (в т.ч. благодаря постоянно критикуемым Минским соглашениям), которую должны использовать для реальных экономических реформ, совершенствования сектора безопасности и обороны, поиска системных решений в противодействии гибридным угрозам. Причем уже в ближайшем будущем. Гибридная война не началась и не закончится Украиной. Она только начинается…
