В прокат вышел первый художественный фильм о депортации крымских татар «Хайтарма». Съемки фильма проходили в октябре прошлого года в Алупке, Бахчисарайском районе и Судаке. В массовых сценах киноленты снялись более тысячи крымчан, от детей до стариков, переживших трагические события ночью 18 мая 44 года. В основе сюжета — история дважды героя Советсткого Союза Амет-Хан Султана, во время отпуска которого началась сталинская депортация его народа. Режиссером кинокартины и исполнителем роли прославленного летчика стал известный в Украине актер и режиссер Ахтем Сеитаблаев, звезда Киевского театра на Левом берегу Днепра, постановщик фильмов «Темные воды», «Операция «ЧеГевара» и «Чемпионы из подворотни». «Центру журналистских расследований» Ахтем Сеитаблаев рассказал о съемках картины и о мистических совпадениях, их сопровождавших. А также – о своих ближайших творческих планах.
Ахтем, вашу семью депортация тоже не обошла стороной. Съемки фильма «Хайтарма» в вашей режиссерской карьере играют какую-то особую роль?
Моей маме тогда было 6 лет, а папе – 4 года. Папа помнит отдельные отрывки, а мама помнит все очень хорошо. Как, впрочем, и любая крымскотатарская семья. Нет такой семьи, которую не коснулась депортация. Поэтому возможность снять этот фильм – это в некотором смысле сыновний долг, перед своим родом в том числе.
В массовых сценах депортации приняли участие около тысячи крымчан, в их числе и те, кто пережил эти события в мае 1944 года. Как работалось с непрофессиональными актерами?
У нас было несколько трагикомичных моментов при съемках эпизода на площади в Алупке, где НКВДшник говорит о том, что крымские татары – предатели. Когда мы сняли первый дубль, ко мне подошла одна из женщин и говорит: «Почему мы слушаем его, он же сволочь?». Говорю – а что вы хотите с ним сделать? А она: «Что, наши деды так стояли и слушали». А я не знаю, как точно было, но, судя по тому, что я лично читал из воспоминаний очевидцев – да. А что можно было сделать? В общем, силой слова мне убедить их не удалось. И тогда я попросил Дмитрия Суржикова (исполнителя роль сотрудника НКВД – ред.) перед тем, как он начнет зачитывать, стрельнуть в сторону толпы, не предупредив. Естественно, патроны холостые. Когда сказали «мотор», офицер выстрелил… наступила гробовая тишина. Я остановил съемку, подошел к этой группе людей и задал им вопрос: «А почему стоим? Почему не идем на баррикады?». Самый старший из них сказал: «Мы все поняли». А тогда стреляли не в воздух. Тогда стреляли в людей.
кадр из фильма
К слову, Дмитрию Суржикову во время съемок этой сцены стало плохо. Мы его три дня всей группой откачивали, вызывали «скорую», возили его в больницу, у него очень поднялось давление. Когда я ему предложил эту роль, он согласился сразу, но очень долго мучался и в шутку спрашивал: «Слушай, а я в Крым смогу хоть потом приезжать?» (смеется – ред.)
А был еще случай, когда мы снимали эпизод депортации на вокзале. Я отсматривал материал и вдруг понимаю, что одна и та же бабушка – у нее очень характерная внешность, в руках она держала Коран в яркой материи – всегда стоит впереди во главе колонны в каждый вагон. С точки зрения монтажа это неправильно, я подошел к бабушке и говорю: «Извините, вы уже заходили в другой вагон». На что она очень спокойно посмотрела мне в глаза и сказала: «Сынок, я буду заходить столько, сколько надо, можно?». Можно.
Кроме того, люди стояли под искусственным дождем по семь часов со своими внуками… Я в какой-то момент просто начал ругаться и выгонять, потому что понимал – это опасно для здоровья. Надо или менять одежду, но на это нет времени, или менять людей. 500 человек, достаточно много надо было снять. Но не уходили с площадки ни дети, ни взрослые. И это для меня было самым высшим показателем акта самопожертвования людей. Они и сами пришли, и детей, и внуков привели. И очень часто меня старики останавливали и просили – не выгоняй. Что тут скажешь? Тут можешь только целовать руки и благодарить Всевышнего за то, что такая возможность есть.
подготовка съемочной площадки
Наиболее затратной статьей расходов, по словам генерального продюсера картины Ленура Ислямова, стало производство декораций времен Второй мировой войны, создание исторических костюмов, а также – оружие, поезда, автомобили и самолеты тех времен. И, наверное, немало усилий уходило на то, чтобы спрятать в кадре элементы современности?
Когда снимаешь историческую картину, когда люди определенным образом одеты, живут в определенной архитектуре с определенными бытовыми подробностями, естественно, возникают сложности. Но у нас же нет отдельного города, где можно снимать. Поэтому, художник-постановщик, мой друг Шевкет Сейдаметов придумал ноу-хау, как закрывать газовые трубы, облагораживать и превращать электрические столбы в столбы того времени. На шестой или седьмой день съемок в Бахчисарае, когда мы выравнивали дороги для того, чтобы машина с камерой ехала ровно, привозили щебень, красили заборы, белили стены домов, жители Бахчисарая, снимавшиеся у нас говорят: «А вы не хотите мэром стать? Мы за вас проголосуем» (улыбается – ред.)
Мы убирали мусор, который валяется в старом городе во всех углах. Мало того, что антисанитария, но и просто по-человечески обидно, что город с такой историей, в котором в год бывает минимум три-четыре съемочные группы, город, который может за счет привлечения кинопроизводства достаточно существенно поднять свою материальную базу… Во всем мире на этом люди поднимают культуру своего города, много людей задействовано в киносъемках – местные жители могли бы зарабатывать. В Крыму можно снимать все, и надо снимать.
Во время съемок вы порвали связки, и вам пришлось завершать еще два дня съемок, по сути, под обезболивающими.
Режиссер хотел снять ряд эпизодов скачек на конях. Потому что как это – крымский татарин без коней? Мы придумали очень красивый кадр, когда Амет и Фериде скачут на конях, это такая лирико-любовная сцена. Мы даже успели кое-что снять, но в монтаж это потом уже не вошло. Причем, я с этим жеребцом познакомился гораздо раньше специально. Я, в принципе, езжу верхом. Но он решил по-другому – не надо его пришпоривать, когда он этого не хочет. Мы доснимали два дня, но, слава богу, там уже такой физкультуры не требовалось. Мы снимали воздушный бой, я сидел в самолете. И доснимали кусочек лирической сцены, там в кадре я сижу левым плечом к камере.
Учитывая ваш кинематографический опыт, как проходили съемки «Хайтармы»?
Мы снимали в октябре. В это время, как правило, в Бахчисарае идут дожди. Я это знаю, потому что это один из моих любимых городов, там живет мой папа. Я там часто бываю. И только один раз за весь календарный месяц пошел дождь – ночью, при съемках эпизода депортации, тогда, когда нам надо. И закончился по команде «стоп». А первый съемочный день, 2 октября, мы снимали на одном из плато за Бахчисараем. Это эпизод, где Амет возвращается к старику-водоносу похоронить его умершую жену, они совершают молитву над могилой. Это был первый кадр. И когда мы начали снимать, за кадром все мусульмане группы, которые были, совершали молитву. Хотите – верьте, хотите – нет, но в это время над нашей площадкой кружил орел. Мы закончили снимать этот эпизод, и он улетел. А орел, как вы знаете, это символ, который имел право рисовать на свой самолет Амет-Хан. Что это – не знаю. Но я в такие вещи верю.
Расскажите о своих творческих планах. Есть идеи новых проектов?
Мы сейчас находимся в финальной стадии переговоров по поводу двух проектов. Я связан обещанием не раскрывать имена инвесторов. Один проект – это фэнтези на основе украинских сказок и легенд. Очень хочется зайти на эту территорию, потому что я сам люблю сказки. Хочется снять добрую, динамичную и красочную. Надеюсь, что бюджет в 16 миллионов гривен позволит это сделать. Конечно, нам не тягаться с голливудскими бюджетами, но тем не менее. И есть еще один проект. Это реальная документальная история Саидэ Арифовой. Эта девушка во время войны жила в Бахчисарае и спасла от смерти 88 еврейских детей. Уже после войны ее нашло правительство Израиля, она признана «праведницей мира». Три года дети жили под ее крылом. Гестапо жестоко ее пытало. А она за месяц, пока не поняли, что у нее есть дети, научила их татарскому языку и молиться, дала каждому татарское имя, это был вопрос жизни и смерти. Дети с честью выдержали экзамен, который устроило гестапо. Три года дети прожили у нее. И когда потом депортировали татар и ее в том числе, она успела показать метрики, которые она хранила, советскому офицеру и доказать, что это дети евреи. Тогда они бежали за машиной и кричали: «Отдайте нашу маму Саидэ». Что сказать? Какая разница, кто – евреи, русские, татары, чеченцы? Есть женщина и дети, мать и дети. Своих детей у нее не было в то время, она была юной девчонкой, которой хотелось жить, любить. Что ее подвигло? Глубоко анализировать это не хочется. Потому что анализировать материнскую любовь, наверное, глупо. Мы сейчас находимся в стадии переговоров.
Понимаем, что бюджет должен быть достаточно объемный. Мы хотим пригласить на главную роль одну из голливудских звезд. Поэтому нам необходим бюджет в три миллиона долларов. Инвестор, с которым мы сейчас ведем переговоры, мне кажется, понимает необходимость. Потому что деньги в кино – это кровеносная система, это не желание удивить кого-то количеством денег. Это просто возможность снять то, что ты задумал – с привлечением специалистов, актеров. Естественно, случается так, когда фильм с небольшим бюджетом приносит большой доход, но очень редко. Фильмом надо заниматься. Надо обязательно участвовать в фестивалях. И в украинских, в том числе. Если вопрос, например, крымскотатарский – на примере фильма «Хайтарма», и будет где-то решаться, то он не будет решаться в Нью-Йорке, ООН или в Евросоюзе. Он будет решаться здесь, в Украине.
Стоп-кадры съемок «Центра» и телеканала ATR
