«В третий раз вы отсюда не выйдете». История двух похищений Виктора Пендальчука, директора школы из Каховки

30 апреля 2022 года, на второй день после его дня рождения, российские оккупанты похитили Виктора Пендальчука, директора Каховской школы №1 в Херсонской области. В плену его держали почти две недели, а второй раз схватили в начале сентября. Захватчики потребовали от него пойти на сотрудничество и начать новый учебный год под российскими флагами. Виктор отказался.

Вместо него возглавить захваченную школу №1 согласилась Елена Терещенко, недалекая учительница начальных классов местной школы №2, вся родня которой никогда не скрывала своей любви к России. Но возобновить работу учебного заведения по российским «стандартам» ей так и не удалось. С сентября 2022 года в Каховской громаде не работает ни одна из захваченных школ.

Позже оккупанты начали похищать директоров школ и в соседней Новой Каховке. ЦЖР публиковал историю Оксаны Якубовой, которую россияне схватили 17 августа 2022 года.

В интервью Центру журналистских расследований Виктор Пендальчук рассказал, как педагоги Каховки из-за захвата города оккупантами были вынуждены спешно завершить учебный год, как его принуждали к сотрудничеству и в каких условиях его и других пленников удерживали в застенке в здании полиции Новой Каховки в мае и сентябре 2022 года. Детали своего похищения впервые он рассказал именно ЦЖР, но только сейчас он согласился сделать свою историю публичной.

«Ирина Махнева приказала мне готовить ключи и заявила, что теперь она будет решать, как будет работать школа»

ЦЖР: Как мы знаем, в Новой Каховке назначенный россиянами гауляйтер Владимир Леонтьев появился в первый же день оккупации — 24 февраля 2022, тогда как в Каховке гауляйтера Павла Филипчука представили только 1 апреля. Однако в Каховке оккупанты значительно раньше начали давить на педагогов. Как это происходило?

Виктор Пендальчук: В оккупации мы оказались с первого дня полномасштабного российского вторжения. Она была настолько неожиданной и быстрой, что мы не понимали, что делать с учебными заведениями, с учениками. Около полудня 24 февраля 2022 года стало ясно: все очень, очень серьезно. Но еще где-то до середины апреля мы жили как в вакууме, отрезанные от всего мира.

Как могли мы продолжали обучение детей дистанционно. Когда стало ясно, что с 1 апреля 2022 года в Каховке появилась новая «власть» в виде Павла Филипчука со всеми его сторонниками, мы с коллегами приняли коллегиальное решение досрочно завершить учебный год, выставить всем ученикам оценки и ждать, что будет дальше .

Во всех школах тот учебный год завершился с 1 по 8 апреля. После этого учителя работали с документацией, закрывали табели, журналы. Пытались кто как мог сохранить свою технику и документы от мародеров, которые тогда массово появлялись в городе. Во всех заведениях организовали дежурство. Но в таком режиме мы могли более или менее существовать, пока в Каховке в большом количестве не появились русские военные. Каждый день мы слышали, как рядом с нами летали снаряды. Было очень страшно, но мы старались не паниковать. Потому что вокруг были родные, дети, знакомые. Надо было показывать, что мы устоим, переживем.

Как только в нашем обществе стали массово появляться российские военные, мы услышали о том, что исчезают люди. Тогда жители Каховки выходили на митинги, чтобы таким образом показать, что оккупантов здесь никто не ждет и что здесь не нужна никакая российская армия с их «русским миром».

Когда же россияне начали забирать людей на подвалы и терроризировать выступавших за единство и независимость Украины, большие митинги в городе прекратились. После последнего мирного митинга россияне устроили показательные расстрелы. Хотя стреляли не настоящими, а резиновыми пулями, было ясно, что россияне на этом не остановятся. Стало страшно за свою жизнь.

Но жизнь продолжалась. Как директор школы, я пытался поддерживать свой коллектив и родителей, и детей. Но вопросов было больше, чем ответов, которые к тому времени никто дать не мог, к сожалению.

А где-то в конце апреля 2022 года в нашу школу пришла одна особа…

ЦЖР: Ирина Махнева (первая начальница оккупационного отдела образования Каховки, которую в сентябре 2022 года россияне выгнали за «профнепригодность», — прим. автора)?

Виктор Пендальчук: Она самая. Я и наши дежурные как раз были в школе. Женщин мы тогда не допускали дежурить, только мужчин. Махнева пришла с какой-то молодой помощницей, которую я впервые видел (речь о Долгополой Ульяне Николаевне, 17 февраля 1988 г. р., она работала под руководством тогдашнего заместителя гауляйтера Каховского района Виталия Ефименко, которого еще летом 2022 оккупанты отправили на подвал и до сих пор не отпустили, — прим. автора), и предложила мне оставаться в должности директора и продолжать работать. Говорила, что наша школа большая, что «дети ни в чем не должны и должны учиться». Я ответил, что не соглашаюсь на это. Поэтому Махнева приказала мне готовить ключи от школы, потому что именно она будет решать, как будет работать школа.

После этого прошла где-то неделя. Мы успели раздать учителям и работникам их трудовые книжки, личные дела. Потому что понимали: дальше может быть что угодно, школу могут захватить, сжечь, уничтожить бомбой, а так хотя документы удастся спасти. Технику сочинили в школе, спрятали, как нам казалось, куда подальше. Но потом, где-то 26-28 апреля 2022 года Ирина Махнева приходит снова, в сопровождении двух мужчин в штатском. С ней была та же молодая девушка и Елена Терещенко.

Она завели меня в кабинет и Махнева заявила, что отныне Елена Терещенко – новый директор школы, и приказала передавать ей все дела. Я попытался протестовать, но силы были неравны.

ЦЖР: Они вам угрожали?

Виктор Пендальчук: Да, те двое мужчин. Один из них был где-то моего телосложения, а второй гораздо больше и выше, где-то под два метра. Их обоих я видел впервые. Вряд ли они местные.

Махнева и другие пришельцы общались исключительно на русском. От меня потребовали отдать им все документы, угрожая здоровью моей семьи. Говорили так: «Если вы сейчас все не отдадите, мы знаем, где вы живете. Пострадает ваша семья. Зачем вам это ради каких бумажек?» Я решил не рисковать и отдать им то, что имел. Меня посадили в «девятку» нашего городского управления образования и отвезли домой в село Малокаховка.

Там они забрали все журналы, книги приказов по кадрам, личному составу. Все что у меня было. Всю документацию. Затем привезли обратно в школу, забрали ключи от кабинета и сейфа и сказали, что я могу забирать свои личные вещи и уходить на все четыре стороны. В школу приказали больше не возвращаться, потому что, мол, мне здесь уже нечего делать.

Также забрали мой рабочий ноутбук. Я в нем пытался незадолго до того все почистить, особенно то, что касалось детей участников АТО и убрать все, что кому бы могло навредить. Но номера телефонов и фамилии учителей они заставили предоставить. Впрочем, эта информация и так была в отобранных ими документах, что-то еще было в открытом доступе в интернете. После этого меня выгнали из школы и я уехал домой.

А через несколько дней россияне меня схватили. Произошло это 30 апреля, в субботу, около 10 часов утра. Я тогда как раз вышел из дома в магазин. Не прошел и ста метров, как услышал гул и увидел как с дороги в сторону моего дома заворачивает целая кавалькада военных машин: темный микроавтобус, «Тигр», два БТРа, два «Урала», светлый джип и еще какой-то автомобиль. Они остановились у моего дома, выбежала куча военных с оружием и полностью оцепили дом.

Я решил возвращаться домой, потому что там оставались моя жена и дочь. Когда я подошел, военные потребовали от жены открыть ворота. Меня спросили кто я такой. Я ответил и они сразу заломили мне руки за спину, натянули металлические наручники, на лицо натянули капюшон, сняв перед этим мои очки и положив их в карман. Замотали голову скотчем и бросили в темный бус на пол. Толкали ногами и приказали, чтобы я лежал молча, не двигался. Обыскали меня, но у меня ничего при себе не было, кроме каких-то денег и пустой флешки.

ЦЖР: В ваш дом не заходили?

Виктор Пендальчук: Заходили. Обыскав меня, они зашли в дом и где-то около часа я их не слышал. Потом жена мне рассказала, что они всюду что-то искали: в доме, во всех сараях, гараже. Допрашивали ее о том, чем я занимаюсь, говорили, что мы укронационалисты и нечто подобное.

Все они были в масках. Кто они такие – не представлялись.

ЦЖР: А сколько было этих военных? Были ли у них какие-то знаки различия?

Виктор Пендальчук: Счесть их я не успел, но военных было не меньше 30. Это только тех, кого я смог увидеть. Никаких знаков различия у них не было: ни шевронов, ни каких-нибудь символов на одежде. Видел букву Z на Уралах и, кажется, на джипе.

Когда они ко мне вернулись, то подняли с пола, усадили на стул в конце бусика, уперли в спину дуло автомата и приказали не двигаться. Далее они сказали мне, что пришли сюда спасать тех, кто, по их мнению, страдал украинским национализмом, что мы 8 лет бомбили их Донбасс, и что теперь это ждет и нас.

«Полицаи каждый вечер устраивали «проверки»: выводили всех из камер и избивали кулаками и дубинками»

ЦЖР: Избивали ли они вас?

Виктор Пендальчук: Немного толкали, давали пинки. Кстати, среди военных несколько человек было в штатском, тоже в масках. Дальше один из военных мне сказал: «Ты сейчас совершенно беспомощный. Был бы не беспомощный, мы бы тебя прямо тут и зарыли бы. И тогда ты бы себя не так вел». Не знаю, что он имел в виду. Потом закрыли дверь, сели и уехали.

Я ориентировался даже с закрытыми глазами, где меня везут. Сначала отвезли в Каховку, немного покружили по городу, заехали в какой-то дом. Наверное, русские военные разыскивали еще кого-то, но нужного им человека, как я понял, не было дома. Потом заехали по другому адресу, к какой-то многоэтажке, наверное, на улице Пушкина. Там тоже никого не нашли и уехали из города в сторону Новой Каховки. Там меня привезли в здание местного отдела полиции, вытащили из буса, завели, размотали скотч с головы, сняли наручники и капюшон с лица и приказали кому-то оформлять меня и записать на «Охотника». Не знаю, что они имели в виду.

В отделе полиции Новой Каховки я увидел местных полицейских, согласившихся работать на россиян. Также были русские военные или бурятской, или калмыцкой внешности. Меня «оформили», написали в бумажке, кто я такой и что у меня отобрали паспорт. И отправили в камеру №9.

ЦЖР: Где она находилась?

Виктор Пендальчук: В подвальном помещении полиции, по левой стороне, в самом конце коридора. Там вдоль коридора были камеры – третья, пятая, седьмая. А в самом конце справа – девятая.

Завели меня в камеру, захлопнули дверь. Я огляделся: помещение было где-то 3 на 4 метра. У стены стояли сваренные из арматуры стеллажи, на которых лежали доски по 15-20 см шириной. В общей сложности таких «койко-мест» было 12. В самой камере было шестеро парней всех возрастов, один из них в военной форме.

Разговорились. Не знаю, насколько это правда, но тот военный сказал, что он «ДНРовец», сам из Донбасса. Его закрыли за то, что он то ли перевозил контрабанду, то ли за торговлю какими-то сигаретами. Поймали его на русском блокпосте, заставляли идти на передовую. Он отказался и за это его бросили в подвал «на исправление». Он пробыл с нами всего два дня и потом его куда-то забрали.

Окна в камере практически не было. Лишь небольшое, 20х20 отверстие в стене, закрытое листом железа с маленькими дырочками. В камере стоял приваренный к полу стол, стул и стояло ведро вместо туалета. Потом из разговоров с ребятами я узнал, что у нас это еще были «хоромы» по сравнению с другими камерами, где условия были гораздо хуже.

Утром и вечером нас выводили на прогулку, умыться и сходить в туалет. Но бывали дни, когда нас не выводили – то забывали, или просто не хотели. Есть давали один-два раза в день. Преимущественно какую кашу. Разрешали передачи. Моей жене удалось передать передачу на третий день: первые три она пыталась узнать, где меня держат.

ЦЖР: Объясняли ли россияне, за что они вас держат?

Виктор Пендальчук: Меня вызвали в первый день. Тогда они представились, сказали, что из ФСБ. Спросили мои анкетные данные, взяли отпечатки пальцев, мазок изо рта, сфотографировали. Все это делали четыре человека в черной одежде, без знаков различия, все в масках и в перчатках. И отвели обратно в камеру.

Через несколько часов меня вызвали уже на допрос. Разговаривал со мной какой-то мужчина до 35-40 лет в военной форме, с автоматом. Лицо его тоже было закрыто. Он сказал, что от моих ответов будет зависеть моя судьба и просто так сюда не попадают.

Он начал предлагать мне сотрудничество, чтобы я оставался директором школы. Я отказался. Сослался на то, что работать дальше не позволяет состояние моего здоровья. Мужчина расспрашивал меня, как в наших школах проходил учебный процесс, как мы относимся к 9 мая. Спросил, почему мы забрали документы из школы, где спрятана школьная техника. О технике я ответил, потому что ее и так уже могли найти. Спрашивал об отношении к россиянам работников школы. Я сказал, что об этом лучше спрашивать у них самих, потому что я не могу отвечать за других. Никаких фамилий я не называл. Мужчина добавил, что всю сказанную мной информацию они проверят и сказал ждать.

ЦЖР: Как вы думаете, кто это был?

Виктор Пендальчук: Россиянин. Примечательно, что он образован, но некоторые буквы говорил специфически, не так, как украинцы. Что интересно – разговор со мной он начинал почти чистым украинским, а уже потом перешел на свой язык.

Наверняка он либо военный, либо из ФСБ. Было заметно, что его статус выше других находившихся там россиян. Да и другие ребята из камеры мне объясняли, что все допросы там проводят представители ФСБ. Никаких знаков отличия на нем не было. Чувствовалось, что допрос он проводит очень профессионально – похоже, для него это рутинная работа.

Но после этого допроса меня отвели обратно в камеру и там я провел следующие две недели.

ЦЖР: Вас больше не допрашивали?

Виктор Пендальчук: Нет. А вот ребят из камеры «допрашивали», били электрическим током и просто били. Они показывали мне кровоподтеки от ударов.

Пленники в камере постоянно менялись. Россияне одних приводили, а других выводили. В какой-то период нас в камере на 12 мест было 16. Было очень тесно, кто спал на стуле, кто на столе, кто вдвоем на нарах, кто на полу. Дышать там было нечем, сырость стояла страшная, пол был мокрый от постоянной влаги. Если бы не прогулки на улице мы могли подхватить какую-нибудь болезнь. Антисанитария там была страшная.

Каждый вечер нам устраивали так называемые «осмотры», вечерние проверки. Возможно, таким образом полицейские хотели как-нибудь проявить себя перед военными. Они сильно издевались над арестантами, избивали их, обзывали последними словами. Если кто-то проштрафился, всех из камеры выводили и били в коридоре и кулаками, и дубинками.

ЦЖР: И вас избивали?

Виктор Пендальчук: И меня избивали.

ЦЖР: А что значит «проштрафился»? За что избивали?

Виктор Пендальчук: К примеру, что-то нашли запрещенное в передаче от родных Что-то такое, что им не понравилось. Или если кто-то из пленников не так им ответил. А такое бывало не только по вечерам, но и ночью. Утром на прогулке я чувствовал сильный запах перегара от этих полицейских. Наверное, так они развлекались.

«Второй раз меня остановили на улице и сказали, что я должен проехать с ними «для уточнения нескольких вопросов»

ЦЖР: Как вас отпустили?

Виктор Пендальчук: Где-то 14 мая меня вызвали еще на один допрос Проводил его тот же мужчина, но он был уже без маски и в гражданской одежде. Рядом с ним был мужчина с камерой, которого мне представили как журналиста из какого-то телеканала. Из какого канала и как его зовут – мне не сказали. На столе я увидел школьные учебники, атласы, мой телефон и паспорт и телефон моей жены. Тот человек сказал, что сейчас мне будут задавать вопросы и что от искренности моих ответов будет зависеть, выйду ли я на свободу, или меня будут держать здесь и дальше.

«Журналист» начал снимать. Съемка длилась долго, пожалуй, больше часа. Меня расспрашивали обо всем: о школе, об учебном процессе, о школьной реформе в Украине, чисто профессиональных вещах. А потом начали открывать учебники и атласы на некоторых страницах, на которых я увидел пометки. В основном это были учебники по истории Украины. Меня спрашивали о Голодоморе, о развале Советского Союза, о Второй мировой войне. Открыли одну из карт непонятно какого года, где территория Украины включала в себя российскую Кубань. Меня спросили, как я ко всему этому отношусь. По карте я ответил, что ее не рисовал и что она выглядит так, как ее автор в свое время счел нужным. По историческим вопросам говорил, что история такова, какова она и ее никто не может переписать. Еще спрашивали меня чей Крым и является ли Зеленский легитимным президентом Украины.

В некоторых моментах я видел, что мужчина начинал нервничать и даже остановил съемку. Но я продолжал отвечать так, как мог. Легитимен ли наш президент? Конечно, потому что мы его сами выбрали. Было ли в Украине «ущемление русского народа»? Но какое же «ущемление», когда большинство людей у ​​нас спокойно разговаривает на русском?

Еще тот мужчина немного порылся в телефонах и спросил на камеру, не передумал ли я о сотрудничестве с ними. Начал нахваливать меня, мол, все говорят, какой я хороший специалист, и что им как раз такие люди нужны. Я сказал: «Как бы ни завершился этот разговор, работать на вас я не буду». И все. Мужчина с «журналистом» ненадолго куда-то вышли. Потом он вернулся, отдал мне телефон и спросил, пойду ли я домой сейчас или на следующий день? Я ответил, что сейчас. Так меня отпустили.

ЦЖР: Дальше ли вы оставались дома?

Виктор Пендальчук: Да. Особо ни с кем не общался. Прошло лето. Оккупанты тем временем создавали все больше своих отделов и управлений, появлялось все больше их назначенцев. Но также мы видели, как украинские военные продвигаются вперед и как на Херсонщине начали массово взрываться склады с российскими снарядами.

В августе 2022 года оккупанты начали очень активную кампанию с начала нового учебного года. Учителей, которые согласились на сотрудничество с врагом, возили на какие-то курсы, появлялись объявления о наборе детей. Многие учителя вынужденно уехали за пределы Херсонской области. Но были и такие, кто оставался. Когда началась новая волна террора и россияне начали забирать людей на подвал повторно, возникло подозрение, что для меня все может повториться. Тем более что надвигался их так называемый референдум.

Я это чувствовал, но желания уезжать не было. И все родные оставались здесь, и дом свой не хотелось бросать. В конце концов, то 5 или 6 сентября 2022 меня забрали снова. Я тогда просто шел по улице в Малокаховке с женой и дочерью. Я увидел, как мимо нас проехала какая-нибудь машина. А потом она развернулась и поехала нам навстречу.

Около нас она остановилась, вышли двое мужчин. Один в военной форме с автоматом, а второй в штатском. Оба в масках. Спросили мои документы и сказали, что я должен проехать с ними «для уточнения нескольких вопросов». Жена спросила, куда? Объяснили: в Новую Каховку. Мол, я продолжаю подпольно работать на ВСУ и организую сбор средств на приобретение какого-то военного оборудования. Посадили в свой джип, заехали ко мне домой, забрали все наши телефоны: мой, жены, дочери. И увезли. Наручники на руки и мешок на голову на этот раз не надевали.

Привезли меня снова в полицию. Но отделение за это время поменялось. Никаких военных там уже не было, только полицейские в форме. У них сзади было написано: «Полиция» и пришиты шевроны с российскими флажками. Некоторых полицейских я визуально  узнал, потому что они были и во время моего первого ареста. К примеру, я увидел их начальника, которого незадолго до этого взорвали в Новой Каховке, он ходил с палочкой, хромал.

Был там один полицейский Сергей, высокий такой. Его во время моего второго пребывания на подвале россияне уволили и арестовали, потому что он крутил какие-то схемы по хищению имущества других арестованных. Когда гражданских людей привозили на подвал, эти полицейские получали их ключи, документы. Вот этот Сергей с напарниками ездили по домам арестованных и грабили их.

Все полицейские, которые были в Новой Каховке того времени, работали на оккупантов абсолютно добровольно. Я ведь не раз слышал, как они между собой общались. Никогда я не слышал от них жалости, раскаяния или хотя бы намека на то, что их заставляют делать что-то против их воли. Более того, работать на россиян им явно очень нравилось. Единственное, на что жаловались полицаи в сентябре 2022 года – оккупанты заставляли их охранять участки в Новой Каховке и Таврическом во время так называемого референдума. Они на этих участках безвылазно сидели целую неделю.

В камерах также держали «ДНРовцев». Они могли свободно передвигаться по территории полиции, но выходить за ворота им запрещали. Их было много, не меньше 20. Сидели прямо в своей военной, пиксельной форме. Ели ту же баланду, что и мы спали в таких же условиях, что и мы. Но при общении с полицейскими вели себя свысока. Что их там держали? Не знаю. Возможно, отказались воевать, дезертиры или еще что-нибудь.

ЦЖР: Сколько вас держали во второй раз и в какой камере?

Виктор Пендальчук: 25 дней. Камера была другая, достаточно большая, где-то 8 на 8 метров. Ее называли «ДНР-камерой». В ней были также «ДНРовцы». Всего в камере сидело более 20 человек. Кажется, 24. Спали мы на поддонах, где перевозят грузы. На поддонах были наброшены какие-то тряпки, чехлы из автомобилей, разный хлам.

«Полицаи избивали пленников и объясняли, что «очищают нашу нацию от всяческого хлама»

ЦЖР: Кто сидел вместе с вами? Были ли среди них знакомые вам люди?

Виктор Пендальчук: Во второй раз не было почти никого знакомого. Некоторые пленники были даже из правобережной части Херсонщины, кого-то привозили из Херсона. Только одного я знал – Симонова из Каховки. Помню, что его отчество Николаевич. Его держали очень долго, с весны. Держали в разных местах, избивали и допрашивали. Даже не знаю, отпустили ли его. (жителя Каховки Сергея Симонова похитили 21 мая 2022 года, — прим. автора).

А вот во время первого плена со мной несколько дней сидел директор Новокаховского лицея №10. Потом уже, когда меня отпустили, я узнал, что он согласился работать на оккупантов начальником отдела образования Новой Каховки.

ЦЖР: Вячеслав Резников?

Виктор Пендальчук: Точно! Мы с ним были немного знакомы, но не сильно. Когда-то он в нашу школу приезжал с профориентацией, за несколько лет до полномасштабной войны. Его россияне обвиняли в связях с «Белой стрелой» (такое название имеет новокаховская общественная организация ветеранов АТО и боевых действий, – прим. автора). Прямо в нашу камеру приходили полицейские и буром на него давили, что у него в лицее якобы были связи с «Белой стрелой». На самом же деле, как я понял, в заведении был кружок военно-патриотического воспитания «Джура», который с кем-то действительно мог сотрудничать. Но Резников об этом особо не рассказывал. Несколько раз его забирали на допрос, а затем отпустили.

ЦЖР: Россияне его избивали?

Виктор Пендальчук: Этого я не видел, при мне нет. Но когда он возвращался с допросов, то был очень грустный, угрюмый. С нами не разговаривал совсем, хотя мы пытались его поддержать. В первый день он даже есть отказывался.

«Хотите на свободу — учите гимн России»

ЦЖР: Допрашивали ли вас во время второго ареста?

Виктор Пендальчук: Ни разу за эти 25 дней меня никто не вызывал. Тогда вообще мало кого выводили на допросы. Постоянно привозили новых арестованных, но в основном тех, кто нарушал комендантский час или употреблял спиртное. Привозили некоторых, кого сами полицейские называли корректировщиками. Но их держали недолго, день-два, а потом их забирала российская военная прокуратура.

Эта прокуратура находилась в этом же здании, только с другой стороны, где раньше находился паспортный стол. Однажды нас вывели заметать двор и я увидел вывеску: «Военная прокуратура». У них там, кажется, был свой подвал, куда забирали бывших АТОвцев и всех, кто каким-либо образом имел отношение к военному делу. Оттуда я не раз слышал крики, когда пытали людей. Мне рассказывали, что двое парней от пыток умерли. Один умер прямо в камере, а другой после того, как его отпустили домой. Били там очень сильно.

Над большинством арестованных в сентябре так не издевались. Нравственно – да, но без применения силы. Я даже услышал, что оккупационная администрация Новой Каховки якобы запретила полиции жестокое обращение с арестантами. Так как на них поступало много жалоб, люди не раз ходили жаловаться на полицейских. Но к определенным категориям арестованных силу все же применяли. Объясняли это тем, что они хотят «очистить нашу нацию от всяческого хлама». С ними делали все, что угодно. Пытали их и днем, и ночью.

С теми, кто нарушал комендантский час, обращались иначе. Если эти арестованные имели автомобиль, полицаи требовали отдать им техпаспорт. Только тогда отпускали.

Часть арестованных была отпущена типа по «амнистии» перед самим «референдумом». Но меня и многих других – около 80 человек — держали до завершения «голосования».

ЦЖР: Вас тоже заставили голосовать? Как это выглядело?

Виктор Пендальчук: Да. Выводили в отдельный кабинет в полиции по 5 человек. Там сидели две молодые девушки лет по 20. Возле них лежали какие-то списки, бумажки, на которых они записывали наши фамилии и издавали бюллетень. Рядом стоял военный с автоматом и представитель ФСБ без формы, в маске и представитель самой полиции. Кто же в таком окружении поставит галочку, что он против России? Тем более что бюллетень в урну бросали либо девушки, либо сам военный. Понятно, что все под таким давлением голосовали за. Даже речи об анонимности голосования там не было.

После «голосования» представитель ФСБ говорил: «Если вы хотите выйти на свободу – учите гимн России. Выучите – выйдете». В некоторых камерах текст этого гимна был уже прикреплен к стенке, а в одной из камер был написан на бумажке карандашом. Тест заставляли учить и петь.

Через 25 дней моего пребывания меня вызвали на допрос. Это был тот самый мужчина, что и весной, снова в маске, та же фуражка, джинсовая куртка, джинсы. Я его по глазам сразу узнал. Эти глаза мне еще иногда снятся. Очень неприятный тип. На этот раз он предложил мне помощь. Типа, если мне будет что-нибудь нужно, то я могу на него рассчитывать. Сказал, что связаться с ним я могу через телеграмм, где он находится за ником «Умар». И добавил: «Я не русский, но живу в России».

Дальше был сам «допрос» на те же темы, что и в прошлый раз. Почему я не хочу сотрудничать с ними? Если я остался здесь, то, вероятно, я уже смирился с тем, что Россия здесь навсегда? Я же должен подстраиваться под новую власть? Также он сказал: «Если бы наша армия и ВСУ воссоединились, то мы бы захватили весь мир».

Я еще раз сказал, что работать на россиян я не буду. Тем более что учебный год уже начался и каких-то людей россияне смогли себе набрать. И тогда как раз началось украинское наступление, ВСУ серьезно продвигались в Харьковской, Херсонской областях, были постоянные обстрелы всех наших переправ. Я до последнего надеялся, что вот-вот и Каховку тоже освободят.

Дальше он взял мешок, высыпал из него на стол кучу мобильных телефонов и сказал найти свои. Я нашел, он их включил, полистал. Но ничего интересного у них не нашел и повторил свое предложение о помощи. Мол, я всегда могу на него рассчитывать. А под конец добавил: «Если вы еще думаете про Украину и надеетесь, что тут будет Украина, то я вам рекомендую уехать. Иначе в третий раз вы отсюда не выйдете».

После этого меня выпустили. 3 октября 2022 года я вернулся домой, а жена уже упаковала наши вещи. 12 октября мы выехали из оккупации через Васильевку. Несколько дней в Запорожской области мы оформляли документы попасть в списки на выезд. И только 17 октября после обеда смогли попасть в Запорожье.